Артур Крупенин - Энигматист [Дело о Божьей Матери]
Для начала нужно побыстрее проверить, чем Пышкин и Гуляева занимались в день исчезновения иконы: проанализировать звонки на мобильные, просмотреть электронные сообщения, по минутам уточнить распорядок дня и тому подобное. А там, глядишь, что-нибудь и вылезет.
Сбитый с толку Глеб от корки до корки пролистал дореволюционную книгу, где подробнейшим образом описывалось имение Голицыных в Кузьминках — село Влахернское, названное так в честь драгоценной иконы, пожалованной предкам князя царем. Если верить тексту, икона была дубликатом «Богородицы», присланной самодержцу из Константинополя вместе с оригиналом.
Стольцев отложил книгу в сторону. Чертовщина какая-то. Ну зачем византийцам было дарить русскому царю две одинаковые иконы?
Глеб снова склонился над летописью Голицынского имения. Икона-дубликат многие десятилетия хранилась в подмосковной деревеньке, в специально построенной церкви, естественно, также нареченной Влахернской. После революции икона перекочевала в запасники Государственной Третьяковской галереи. Для того чтобы отличать эту «Влахернетиссу» от той, что висела в Кремле, искусствоведы и историки стали именовать ее «Строгановским списком».
Хм, надо будет обязательно сходить в Третьяковку.
Утром Глеб первым делом позвонил Лучко и предложил ему вместе заехать в галерею, чтобы своими глазами взглянуть на копию иконы. Следователь отказался, сославшись на занятость, но обещал сделать звонок и договориться о том, чтобы Глеба беспрепятственно пропустили в запасник. Стольцев, в свою очередь, испросил разрешения взять с собой коллегу. Он был совершенно уверен, что профессор Буре не откажется от редкой возможности ознакомиться с недоступными взору обычных посетителей экспонатами одного из крупнейших в мире музеев.
Потомок немецких переселенцев Борис Михайлович Буре был личностью эксцентричной даже для ученого с мировым именем. Старомодный и экстравагантный, профессор слыл непререкаемым научным авторитетом и кумиром многих поколений студентов истфака. Они со Стольцевым были весьма близкими друзьями, несмотря на тридцатилетнюю разницу в возрасте и формальное обращение на «вы».
После недавнего ухода прежней заведующей, Буре, к радости Глеба, назначили исполняющим обязанности завкафедрой. Выбор, по общему мнению, представлялся более чем достойным: профессор был как высочайшей пробы профессионалом, так и превосходно воспитанным, тактичным, чутким человеком и, в отличие от своей предшественницы, решительно не давал хода сплетням и интригам, столь характерным для ученой среды. Однако Борис Михайлович сразузаявил, что в силу возраста, а также по идейным соображениям не претендует на эту должность на постоянной основе и с наслаждением оставит пост по окончании переходного периода. Вот тут-то все и началось.
О своем горячем желании воссесть на кафедральном троне заявили сразу три человека. У доцента Волковой, исполнявшей обязанности зама при одиозном старом начальстве, шансов не было. Зато два других кандидата — профессор Фунин и профессор Гладкова — обладали примерно одним и тем же «весом» и схожим числом заслуг и регалий.
Фунин занимался ранней Римской республикой, Гладкова же специализировалась на Древнем Востоке, и конечная победа одного из них, по идее, должна была на несколько лет вперед определить диспозицию, в которой находились традиционно конфликтующие между собой «западный» и «восточный» кланы кафедры истории Древнего мира.
Щедрый на прозвища Буре тут же окрестил предвыборную возню между Фуниным и Гладковой «фуническими» войнами. Неологизм немедленно прижился, и коллектив преподавателей, подобно стоящему на холме античному полководцу, заинтересованно наблюдал за жаркой схваткой в долине.
Все сожалели о решении Буре, но Борис Михайлович был непреклонен и с удовольствием цитировал знаменитые слова удалившегося от дел Диоклетиана, в ответ на просьбу послов вернуться в Рим и снова стать императором сказавшего, что они бы не стали к нему приставать со своими глупостями, если бы увидели, какую он вырастил в огороде капусту.
Как и предполагалось, Буре воспринял приглашение в Третьяковку на ура. Заказанный Лучко пропуск позволил им без лишних проволочек попасть в залы, открытые только для работников музея. Встретившая их сотрудница представилась Марией Ильиничной и любезно согласилась провести что-то вроде небольшой экскурсии.
Со слов Марии Ильиничны, богатейшая коллекция икон в запасниках Третьяковской галереи насчитывала около четырех тысяч экспонатов. И хотя профессор с удовольствием осмотрел бы их все, Глеб сразу попросил показать им «Влахернетиссу».
Когда служительница музея, проведя гостей длинными запутанными коридорами, наконец показала им икону, Глеб поначалу решил, что пожилая женщина, верно, ошиблась. Он даже вынул специально захваченную с собой цветную распечатку.
— Вы уверены, что эта она?
Мария Ильинична, озадаченная вопросом, кивнула.
Еще раз недоверчиво взглянув на распечатку, Глеб протянул ее Буре. Тот поправил очки и внимательно сличил то, что называлось «Строгановским списком», с фотографией кремлевского оригинала.
Икона была абсолютно другого цвета! Причем разница заключалась не в оттенке. Она была совершенно радикальной. Икона на снимке состояла почти сплошь из золотистых тонов. А образ, висевший в запаснике, оказался черно-синим.
— Очень странно, — пробормотал Глеб.
— Более чем, — согласился Борис Михайлович. — Будто их нарочно сделали максимально различимыми на глаз.
— Но зачем?
— Возможно, кто-то очень не хотел, чтобы иконы перепутали.
— Что-то вроде цветового кода?
— Очень на то похоже.
— Но кому это могло понадобиться?
— Да, было бы и в самом деле очень любопытно узнать.
— А мы могли бы поговорить с кем-то из ведущих специалистов по иконам? — спросил Глеб у сотрудницы музея.
— С удовольствием отвечу на ваши вопросы, — поджав губы, предложила Мария Ильинична. — Я руководитель отдела реставрации древнерусской живописи.
Извинившись за свою нечаянную бестактность, Глеб спросил, почему в летописи икона была названа греческим словом «Одигитрия» — «указующая путь».
Мария Ильинична, смягчившись, начала с того, что в русской традиции более привычным переводом считается «Путеводительница». Само же понятие «Одигитрия» обозначает одно из наиболее распространенных изображений Богоматери с Младенцем, когда у нее на руках сидит отрок-Христос. Правой рукой он благословляет, а в левой держит свиток или книгу.
